Неточные совпадения
Она примирительно смотрела на весь мир. Она стояла на своем пьедестале, но не белой,
мраморной статуей, а живою, неотразимо пленительной
женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи в живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели деревья, заблистали цветы, разлилась теплота…
Играя с тетками, я служил, говорю, твоему делу, то есть пробуждению страсти в твоей
мраморной кузине, с тою только разницею, что без тебя это дело пошло было впрок. Итальянец, граф Милари, должно быть, служит по этой же части, то есть развивает страсти в
женщинах, и едва ли не успешнее тебя. Он повадился ездить в те же дни и часы, когда мы играли в карты, а Николай Васильевич не нарадовался, глядя на свое семейное счастье.
«Какая гадость!» сказал он себе еще раз, взглянув на полуобнаженную
женщину с великолепными
мраморными плечами и руками и с своей победоносной улыбкой.
Это была
мраморная фигура
женщины, с приподнятым лицом и протянутыми руками.
Вогнутым полукругом стоит тяжелое
мраморное здание вокзала, раскинув свои крылья, точно желая обнять людей. Из порта доносится тяжкое дыхание пароходов, глухая работа винта в воде, звон цепей, свистки и крики — на площади тихо, душно в всё облито жарким солнцем. На балконах и в окнах домов —
женщины, с цветами в руках, празднично одетые фигурки детей, точно цветы.
Вышневский. Вы не требовали; но я должен был чем-нибудь вознаградить вас за разность в летах. Я думал найти в вас
женщину, способную оценить жертвы, которые я вам принес. Я ведь не волшебник, я не могу строить
мраморных палат одним жестом. На шелк, на золото, на соболь, на бархат, в который вы окутаны с головы до ног, нужны деньги. Их нужно доставать. А они не всегда легко достаются.
Этот голос принадлежал молодой
женщине, тоже прекрасной, но составляющей резкий контраст с воздушной Дорой. Это была
женщина земная: высокая, стройная, с роскошными круглыми формами, с большими черными глазами, умно и страстно смотрящими сквозь густые ресницы, и до синевы черными волосами, изящно оттеняющими высокий
мраморный лоб и бледное лицо, которое могло много рассказать о борьбе воли со страстями и страданиями.
Я отворяю окно, и мне кажется, что я вижу сон: под окном, прижавшись к стене, стоит
женщина в черном платье, ярко освещенная луной, и глядит на меня большими глазами. Лицо ее бледно, строго и фантастично от луны, как
мраморное, подбородок дрожит.
Я оглянулся и увидел Бессонова. Он сидел за
мраморным столиком, на котором стояла бутылка вина, рюмки и еще что-то такое. Низко нагнувшись, с блестящими глазами, он оживленно шептал что-то сидевшей за тем же столом
женщине в черном шелковом платье, лица которой нам не было видно. Я заметил только ее стройную фигуру, тонкие руки и шею и черные волосы, гладко зачесанные с затылка вверх.
Говорил он долго и сухо, точно в барабан бил языком. Бурмистров, заложив руки за спину, не мигая, смотрел на стол, где аккуратно стояли и лежали странные вещи: борзая собака желтой меди, стальной кубик, черный, с коротким дулом, револьвер, голая фарфоровая
женщина, костяная чаша, подобная человечьему черепу, а в ней — сигары, масса цапок с бумагами, и надо всем возвышалась высокая, на
мраморной колонне, лампа с квадратным абажуром.
На третьем курсе, недели через две после начала занятий, я в первый раз был на вскрытии. На
мраморном столе лежал худой, как скелет, труп
женщины лет за сорок. Профессор патологической анатомии, в кожаном фартуке, надевал, балагуря, гуттаперчевые перчатки, рядом с ним в белом халате стоял профессор-хирург, в клинике которого умерла
женщина. На скамьях, окружавших амфитеатром секционный стол, теснились студенты.
Таким образом,
мраморная шея и грудь графини сохранили свою скульптурную гибкость, но вместе с этим молодая
женщина лишалась величайшего наслаждения, дав жизнь своей дочери, питать ее своим молоком, частью самой себя.
Образ покинутой
женщины — этого дивного созданья, блиставшего молодостью, красотой и грацией, с печальной улыбкой на чудных устах, созданных для чистых поцелуев, стоял перед ним в этой раззолоченной швейцарской грязной содержанки, и буквально какое-то чувство непреодолимой брезгливости останавливало его сделать шаг по
мраморным плитам пола этого преддверия храма современной похоти.
Офицер учтиво подошел к Паткулю и сказал ему: „Позвольте мне исполнить свою должность!” — и потом дал знак головою солдатам. Два из них надели новые цепи на пленника, другие понесли из комнаты мертвое тело швейцарки, как поврежденную
мраморную статую прекрасной
женщины уносят навсегда в кладовую, где разбросаны и поношенные туфли, и разбитые горшки.